Алексей Сомов

Языки по-разному воспринимают и классифицируют мир. Поэтому и перевод с одного языка на другой — это всегда процесс творческий, граничащий с искусством. Особенно сложной задачей здесь становится перевод метафор, потому что метафоры на одном языке часто не соответствуют метафорам на другом. Например, фразу «Ее лицо — чистый снег» сложно перевести на язык, в котором нет слова для обозначения снега, как в некоторых языках Нигерии. Таким образом, переводчик стоит перед трудным выбором: буквально передать исходную метафору, рискуя потерять ее значение, или сохранить значение, рискуя потерять образность (и, возможно, красоту) метафоры?

Для переводчиков Библии перевод метафор — особая задача, которая усложняется в тех случаях, когда метафизические, религиозные и богословские взгляды людей, на язык которых они переводят, сильно отличаются от библейских. Многие метафоры, которые подходят для культур, знакомых с Библией, не годятся для языков и культур, не имеющих отношения к Библии или не знакомых с ней.

В качестве иллюстрации рассмотрим примеры перевода библейского термина воскресение, взятые из проектов перевода Библии для бурят, калмыков и тувинцев — трех преимущественно буддистских народов, проживающих в России и практикующих тибетский буддизм. Буряты — самый многочисленный коренной народ Сибири. Бурятский язык относится к центральномонгольской подгруппе северомонгольской группы монгольских языков. Калмыки живут в районе между низовьями Волги и Кавказскими горами. Это единственный буддистский народ, проживающий сейчас в Европе. Калмыцкий язык принадлежит к западномонгольской подгруппе северомонгольской группы монгольских языков. Тувинцы живут в южной части Сибири, граничащей с Монголией, в самом центре Азии. Тувинский – язык тюркской группы. Хотя большинство представителей этих народностей – традиционные буддисты, число христиан среди них быстро растет, а бурятские, калмыцкие и тувинские буддисты интересуются библейской мудростью, библейскими идеями и ценностями. Поэтому в свое время для этих народов были начаты проекты по переводу Библии.

Для выражения многих религиозных, сверхъестественных или абстрактных понятий у человеческого языка нет достаточных средств, поэтому мы часто используем слова и образы из опыта повседневной жизни для передачи необъяснимого и загадочного. Например, людям трудно выражать идеи, связанные с кем-то настолько иным, каковым является Бог, поэтому мы можем уподобить Бога любящему отцу или заботливой матери. Смерть — это также сложное понятие для людей: как живое, дышащее существо может сказать что-либо о том, каково быть мертвым? В древнем Средиземноморье, к культуре которого принадлежали библейские авторы, было нормально думать о смерти как о сне. Таким образом, сон, это способ метафорического представления смерти, который был частью общепринятого мифологического мировоззрения в этой культуре с его целостным повествованием о Боге, мире и человечестве.

В Ветхом Завете царство мертвых рассматривается как темный и мрачный подземный мир, вдали от Бога и мира живых. Древние израильтяне называли его Шеолом. Считалось, что души умерших находятся там в похожем на сон состоянии, кардинально отличающемся от бодрствования в земной жизни. На мертвых смотрели так, как будто они заснули и не могут проснуться. Они стали теми, кто «спит в прахе земном» (Дан 12:2). Как и для людей древней средиземноморской культуры, для бурят и тувинцев метафорическое понимание смерти как сна также вполне нормально. Смерть рассматривается ими как вечный сон, от которого нет пробуждения. Характерный пример — в тувинском переводе Иеремии 51:39: «Они уснут вечным сном и не проснутся». К сожалению, такая метафора не подходит для калмыков. В их языке переводчикам пришлось использовать другие выражения, такие как «оставить дух» или «идти в лучший мир», которые являются естественными идиомами калмыцкого языка.

Если сон метафорически представляет смерть, то неудивительно, что вера в воскресение мертвых в Библии связана с пробуждением от мрачного сна в Шеоле. Как сказано в Книге пророка Даниила : «И многие из спящих в прахе земли пробудятся, одни для жизни вечной, другие на вечное поругание и посрамление» (Дан 12:2). Точно так же и в Новом Завете, краеугольным камнем которого является понятие воскресения, используется та же концепция и те же метафоры: воскресение похоже на пробуждение и подъем ото сна. Это одно из основных значений греческого слова анастасис (букв. «вставание»), которое чаще всего используется для обозначения воскресения в Новом Завете. Например, раннехристианский гимн в Еф 5:14 гласит: «Посему сказано: "встань, спящий, и воскресни из мертвых, и осветит тебя Христос"». Точно так же про воскресшую дочь Иаира Иисус говорит, что она не мертва, но спит (Лк 8:52). Это указывает на идею о том, что смерть не окончательна и ее можно преодолеть.

Такое понимание смерти и воскресения типично для иудейской и раннехристианской культур и считается почти само собой разумеющимся для людей, чья культура и мировоззрение основаны на Библии. Но как мы можем перевести эту библейскую концепцию для людей с совершенно другим мировоззрением и другими представлениями о загробной жизни?

В буддистской религиозной и культурной системе после смерти человек снова входит в цикл последующих рождений и смертей. Добрые и злые дела, совершенные человеком в прошлых воплощениях, определяют его дальнейшую судьбу. Это универсальный закон причины и следствия, называемый законом кармы. В буддизме конечной целью человеческого существования считается нирвана, которая ведет к полному устранению механизмов кармы. В нирване больше нет желаний, страданий или перерождений, а есть только блаженство, постоянство и покой. Нирвана — это, по сути, исчезновение личного сознания в надличной полноте бытия.

Такое понимание смерти и загробной жизни сильно отличается от библейского мировоззрения, в котором человек приходит в этот мир в определенный момент, а затем после смерти воскресает один раз, без всякого цикла рождений и смертей, а душа сохраняет свою идентичность, не абсорбируясь в универсальную Душу. В буддизме перерождение в новом воплощении в конечном итоге рассматривается негативно, поскольку оно указывает на то, что нирвана еще не достигнута. Таким образом, реинкарнация ни в коем случае не равна библейской концепции воскресения, а сама эта концепция для буддистов просто не существует.

Проблема усложняется еще и тем, что метафору воскресения как пробуждения от сна можно спутать с пробуждением в буддистской духовной практике, что никоим образом не связано с концепцией воскресения. Скорее, пробуждение относится к буддистской концепции просветления. Как же тогда буддисты, читающие Библию, будут понимать воскресение? Как мы должны передать термин воскресение, переводя Писание для таких людей? Здесь нужно избегать простого дублирования буддийской терминологии: возвращение к жизни должно отличаться от негативной буддийской концепции реинкарнации. Если мы не можем найти метафорических эквивалентов воскресения, лучше использовать термины, которые имеют более общее значение возвращения к жизни.

Так поступили переводчики Библии на бурятский, калмыцкий и тувинский языки: они избегали терминов воскрешения, которые относятся к идее пробуждения и вставания, и выбрали более общие фразы, такие как вернуться к жизни и возродиться. Существует также вариант попробовать найти слова, пришедшие из добуддийского периода, до того, как культура языка перевода познакомилась с доктриной реинкарнации.

Итак, всякий раз, когда мы имеем дело с языком и религиозной традицией, столь отличными от библейской, перевод метафор представляет собой особую проблему. И наш подход к переводу библейских метафор должен быть осознанным и творческим. Само понятие воскрешения мертвых ново для бурят, калмыков и тувинцев. Оно входит в эти культуры вместе с христианством и знакомством с Библией. Благодаря этому процессу можно задействовать библейское мировоззрение и христианскую метафизическую картину мира для расширения своих взглядов и углубления понимания своего собственного языка и убеждений. Точно так же русскоязычным читателям поучительно поразмышлять о том, насколько сложно воплотить некоторые из их основных идей и убеждений в других религиозных контекстах, которые просто не имеют соответствующей системы взглядов и терминов для их выражения.

Информационный бюллетень "Новости библейского перевода" №2(51), 2020 г.